Ежегодный состав пчелиной семьи в нормальных ус­ловиях, по крайней мере на девяносто девять процентов, представлен рабочими пчелами.

Последний, сотый, процент населения улья состав­ляют (если не считать единственной самки) самцы-трут­ни. Их здесь несколько сот, бывает тысяча и больше.

Эти неуклюжие, толстые, круглоголовые существа за­метно крупнее рабочих пчел.

Сильные крылья, быстро несущие в воздухе тупое те­ло трутня, производят в полете густой, басовитый звук. Он может показаться и деловым и грозным, но и то и другое впечатление обманчиво. Трутень вполне безоби­ден. Он лишен жала, а челюсти его беспомощны.

Рабочие пчелы пользуются своими челюстями в раз­ных работах, трутень никакими работами не занят. Он обычно проводит время в гнезде, на сотах, вылетая только в самые жаркие часы дня. В этих ориентировоч­ных полетах трутень может забираться довольно далеко.

Вылетев, он лишь в очень редких случаях посещает прогретые солнцем венчики цветков, с которых самцы других видов пчел собирают, а в прошлом и самцы пред­ков медоносной пчелы умели собирать нектар и пыльцу. Трутень современной пчелиной семьи не годится и для этого. Тело его для сбора пыльцы не приспособлено. Ро­товой аппарат упрощен до предела. Куцый хоботок трут­ня годен только на то, чтобы брать пищу из открытых ячей или принимать от пчел собранный ими корм.

Тот факт, что трутень кормится только пищей, со­бранной пчелами, заслуживает внимания. Здесь мы сно­ва сталкиваемся с упомянутой уже системой фильтров, которыми окружены в семье ее воспроизводящие центры.

В самце пчелиной семьи более всего заметна глаза­стая голова. В сущности говоря, вся она представляет сплошные, сливающиеся в один глаз двенадцать-шестнадцать тысяч фасеток и низко посаженное циклопиче­ское троеглазие, из-под которого спускаются длинные, тринадцатичлениковые (на один членик больше, чем у рабочей пчелы) усики, несущие 30 тысяч нервных кле­ток (в пять раз больше, чем усики пчелы).

И глаза, и особенно развитые «обонятельные антен­ны» - усики - служат трутню, в сущности, органами выслеживания матки, точно так же, как крылья - орга­нами погони за нею.

Казалось бы, для чего трутни-самцы, живущие в од­ном гнезде с самкой-маткой, могут быть оснащены орга­нами выслеживания матки, органами погони за ней? К чему ее искать? Ведь она здесь, на сотах! Но в гнезде, на сотах, трутни проходят мимо матки, не обращая на нее никакого внимания, даже если она не совершила еще брачного полета.

Зато, когда приближается час этого полета, медли­тельные и вялые на сотах трутни преображаются. Они внезапно оживляются, возбужденно протирают передни­ми ножками свои большие глаза, спешат к медовым ячейкам и заправляются медом, затем, перелезая через пчел и сбивая их, в давке стягиваются к летку, а когда матка проскользнет к выходу, стремглав бросаются за ней. Сразу отрываясь от прилетной доски, в мгновение ока поднимаются они в воздух и гурьбой, с сильным жу­жжанием, несутся следом.

Скорость их полета значительно превышает скорость полета рабочих пчел.

Считается, что к следующему за маткой трутневому «хвосту» пристают и трутни чужих семей, находящиеся в этот момент в воздухе.

То обстоятельство, что встреча трутня с маткой про­исходит обязательно в воздухе, дало биологам повод за­метить, что отсутствие настоящих «заводских» пород пчел, по всей вероятности, объясняется в немалой мере значительной трудностью и, как раньше думали, даже невозможностью применять в данном случае отбор и спаривать определенных маток и трутней.

Спустя несколько минут матка, уже оплодотворен­ная, возвращается в улей. Она опускается на прилет­ную доску и обычно несколько мгновений отдыхает здесь, а иногда сразу проходит в леток и исчезает в гнезде. Позже один за другим начинают слетаться к улью и трутни.

Какие из трутней оплодотворили матку - неизвест­но. Известно только, что именно их нет и не может быть среди самцов, возвращающихся из брачного полета. Успешный полет за маткой кончается для них смертью.

Остальные трутни могут благополучно и мирно до­жить до конца лета. Уже говорилось, что они питаются медом из открытых ячей или принимают корм от рабо­чих пчел. Короткий хоботок обрекает трутней на ижди­венчество, и именно в этом причина их гибели.

Едва кончается цветение богатых медоносов и пре­кращается взяток, пчелы начинают явственно прите­снять трутней, ограничивая их кормление, отчего трутни быстро слабеют. Это случается иногда и летом, если взя­ток оборвался вследствие непогоды.

В один из последних летних дней беззаботное суще­ствование их кончается: старые запасы меда в сотах улья уже полностью запечатаны, а сборщицы опять вер­нулись из полета, не доставив свежего нектара, и это обстоятельство становится сигналом к поголовному из­гнанию трутней из улья, многократно описанному как «мятеж работниц» или как «возмездие мирским захре­бетникам».

Если в пору, когда цветут деревья и злаки, изъять из гнезда какое-то количество пчел и трутней и помес­тить их в стеклянную банку, можно наблюдать, как да­же вырванные из естественных условий пчелы продол­жают проявлять умилительную заботу о мужских пи­томцах семьи. Достаточно трутню протянуть хоботок к проходящей мимо пчеле, и она - в банке не хуже, чем в улье, - незамедлительно поделится с ним последней каплей корма.

Эти сентиментальные, идиллические сценки нисколь­ко непохожи на события, которые разыгрываются в той же стеклянной банке осенью.

Давно отцвели травы, пожелтела листва на деревь­ях, и сезонные перемены, происходящие в природе, са­мым прискорбным образом сказываются на характере отношений, которые связывают насекомых.

Едва пчелы помещены в стеклянную банку, они на­чинают набрасываться на трутней, грызут им крылья... Подхватывая тяжелого трутня всеми шестью ножками, пчела бьется со своим грузом о стекло, настойчиво пробуя вылететь к свету. Обронив выскальзывающее из ножек насекомое, она снова опускается на дно, опять поднимает и несет трутня, стремясь выбросить его вон из банки, в которой он, разумеется, ничем и никак не мешает и не грозит пчелам.

Здесь, в искусственно созданных условиях простейше­го опыта, эта слепая нетерпимость осенних пчел по от­ношению к трутням весьма наглядно оголяет автомати­ческую природу инстинкта, то есть ту его сторону, кото­рую нам еще не раз придется наблюдать в действии.

Итак, лето прошло, и пчелиные семьи начинают го­товиться к зиме.

Безжалостные к безжальным трутням пчелы оттес­няют самцов за черту летка, который им больше не пе­реступить. Живая баррикада стражи преграждает из­гнанникам вход в теплый дом, и, когда приходит ве­чер, трутни один за другим застывают на пороге дома. Холодный ночной ветер сметает их легкие тела и, кру­жа, уносит вместе с первыми сухими листьями - пред­вестниками осени.

Почему же трутней в семье так много, что пчелам приходится к осени избивать и изгонять их? Ведь сами же пчелы, пусть не эти, а их старшие сестры, выхажи­вали их, кормили, даже ячейки построили, в которых трутни росли. Какое-то число их потребовалось, о них речи нет, но к чему же было воспитывать такую тьму лишних?

Ответ на этот вопрос определенно связан с живо ин­тересующими в наше время инженеров и конструкторов принципами решения задачи надежности устройств в биологических системах.

«Лишние» трутни выводятся пчелами прежде всего, видимо, в связи с тем, что при большом числе трутней повышаются шансы на оплодотворение матки в первом же брачном полете. А чем скорее матка приступит к откладке яиц, тем сильнее в конечном счете будет семья.

Кроме того, можно думать, что чем больше трутней сопровождает матку в полете, тем надежнее она укрыта от нападения разных воздушных пиратов. Такая охрана обходится семье недешево, но для пчел жизненно важ­но сберечь матку. Похоже также, что воспитание трутней в количестве большем, чем требуется непосредствен­но для брачного полета, облегчает пчелам в какой-то мере поддержание внутри гнезда необходимой темпе­ратуры. Не исключено и участие трутней в удалении во­ды из нектарного напрыска.

Впрочем, разве растения не производят пыльцы боль­ше, чем ее требуется для опыления цветков? Природа не знает скупости там, где речь идет о продлении вида.

Трутни являются не постоянными, а временными оби­тателями колонии. Большую часть года их, во всяком случае в условиях средней полосы Советского Союза, не бывает.

Из всего рассказанного о них нетрудно заключить, что в отдельности, сами по себе трутни, как и матка, как и рабочая пчела, по существу говоря, нежизне­способны. Непригодность, неприспособленность отдель­ной пчелиной особи к самостоятельной жизни, к жизни в одиночестве стала видовым признаком и характерным свойством.

Пчелиная матка, пересаженная на сот, полный меда и перги, скоро погибнет, если с ней не будет ульевых пчел, которые кормят, поят, чистят и согревают ее.

Трутень, чье имя стало нарицательной кличкой сыт­но живущих бездельников, тоже не жилец на свете без выстроенного и согретого всей колонией теплого гнезда с готовыми запасами пищи.

И даже полная сил рабочая пчела недолго проживет в одиночку: чтобы стать полноценней пищей, нектар должен быть превращен в мед, а одна пчела не делает меда; чтобы стать полноценной пищей для пчел, цветоч­ная пыльца должна хорошо утрамбованной полежать ка­кое-то время в ячейке, только так она превращается в пергу, а одной пчеле сделать это не по силам. Пчела имеет отлично развитые восковые железы, но сама не построит себе ни сотов, ни даже ячейки: одна пчела не строитель. Она может как угодно обогревать себя вне гнезда, и все-таки первое же похолодание заморозит ее: одна пчела не в силах спастись от холода.

В совершенно одинаковых, условиях температуры и влажности, обеспеченные водой и кормом, рабочие пче­лы в группах могут жить довольно долго, а изолирован­ные поодиночке очень скоро погибают. Очевидно, и ана­томическое строение и физиологические свойства пчелы приспособлены только для жизни в колонии, только для того, чтобы жила семья.

Подобно любому творению естественного отбора, пче­линая семья в нормальных условиях закономерно растет и развивается, постоянно дышит и питается.

Она состоит из многих тысяч особей, но в то же вре­мя представляет целое - расчлененное, дискретное есте­ственное сообщество, некий «организм организмов». В этом целом связи и соподчинение частей оформлены и регулируются так, что каждая особь в отдельности бесчисленным количеством перекрещивающихся зави­симостей связана со всеми остальными членами общины.

В коллективной выкормке личинок, которая произво­дится пчелами, физиологически подготовляются основы целостности всей семьи. Ее органическое единство фи­зически представлено вечно бодрствующим гнездом, с сообща выстроенными сотами, сообща поддерживаемой температурой и влажностью, с запасами сообща заготов­ляемого и приготовляемого корма.

Тому, кто повседневно на самых разнообразных при­мерах видит, как сотни и тысячи пчел согласованно дей­ствуют, правильно чередуя массовые операции, нельзя отмахнуться от вопроса о том, как передаются нужные сигналы, как возникают необходимые ответы, чем свя­заны сливающиеся в одно разрозненные действия оди­ночек.

Изучение биологии пчелиной семьи подсказывает от­вет на эти вопросы.

Давно известно, что пчела обладает центральной, пе­риферической и симпатической нервными системами. Параллельно в семье пчел существует объединяющая всю колонию специфическая система связей между от­дельными пчелами. И эта система, воспринимая сигналы и отвечая на раздражения, направляет движения пчел, связывает их деятельность.

Нервные системы отдельных насекомых несут в ней службу только «передатчиков» и «приемников».

Важное звено в этой цепи связей - усики пчелы. Достаточно сказать, что пчелы, у которых удалены уси­ки, могут предлагать пищу, но не способны «просить» ее у других.

О первых разведанных звеньях этой «беспроволоч­ной» нервной системы пчелиной семьи предстоит сказать подробнее дальше. Но уже и без того очевидно, что, во многом построенная по образу и подобию организмов, которые отбор непрерывно совершенствует, семья пчел развила свою специфическую слаженность, согласованность всех процессов жизни. В пчелиной семье эти про­цессы выглядят одушевленными и разыгрываются как бы в лицах, разрешаясь в действиях, в поведении групп и отдельных насекомых.

Стеклянный улей позволил пчеловоду увидеть в на­туре пчелиную семью. Исследователь, изучающий семью пчел, получает возможность через нее, через разворачи­вающиеся перед его взором физиологические «лицедей­ства» заглянуть в такие тайны живого, какие, пожалуй, нигде больше не раскрываются со столь наглядной есте­ственностью.

Сплотив многие тысячи составляющих ее пчел в рас­члененное, но в то же время единое целое, семья пред­стает перед наблюдателем как особого рода биологиче­ская единица, как «делимое неделимое», в котором все существует для каждого и каждое в отдельности суще­ствует для всего, в котором часть и целое представлены живым единством.

«Пчелы»,Е. Васильева, И. Хвлифман, Москва 1981г.

<<назад